Константин Чумаков об эпидемии SARS-CoV-2, стратегии ликвидации полиомиелита и своих знаменитых родителях

Во время карантина, вызванного эпидемией COVID-19, мы пообщались с известным вирусологом Константином Чумаковым, много лет работающим в Управлении по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США (FDA). В этом году он согласился войти в состав жюри десятого юбилейного конкурса научно-популярных статей «Био/Моль/Текст», организованного «Биомолекулой», и самостоятельно оценить работы в специальной номинации «Вирусы и микроорганизмы». В интервью Константин Чумаков рассказал о своем детстве и выборе профессии, новых проектах по созданию и изучению действия вакцин и перспективах в борьбе с полиомиелитом.

Вакцинация

Генеральный партнер спецпроекта — Фонд Зимина.

Изобретение вакцин коренным образом изменило жизнь человечества. Многие заболевания, которые ежегодно уносили тысячи, если не миллионы жизней, в настоящее время практически не существуют. В данном конкретном проекте мы не только рассказываем об истории вакцин, общих принципах их разработки и роли вакцинопрофилактики в современном здравоохранении (этому посвящены первые три статьи), но и подробно рассказываем о каждой вакцине включенных в Национальный календарь прививок, а также вакцин против гриппа и вируса папилломы человека. Вы узнаете о том, что собой представляет каждый из возбудителей, какие варианты вакцин существуют и чем они отличаются друг от друга, затронем тему поствакцинальных осложнений и эффективности вакцин.

Для сохранения объективности кураторами спецпроекта мы пригласили Александра Соломоновича Апта, доктора биологических наук, профессора МГУ, заведующего лабораторией иммуногенетики НИИ туберкулеза (Москва); , — а также Сергей Александрович Бутрия — педиатр, автор блога «Записки педиатра».

Наш гость — Константин Чумаков

Рисунок 1. Константин Чумаков (слева) и Роберт Галло (справа)

Мнение USA Today: старая вакцина может стать новым подарком против коронавируса

Константин Михайлович Чумаков (рис. 1) — известный вирусолог русского происхождения. Он окончил биологический факультет МГУ и в настоящее время занимает должность заместителя директора по науке в отделе вакцин Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США (FDA). Константин Михайлович также является профессором Университета Джорджа Вашингтона и Мэрилендского университета и занимается исследованиями безопасности и эффективности новых вакцин до их выхода на рынок. Как специалист по полиомиелиту исследователь исследует неспецифические защитные эффекты живой вакцины против полиомиелита, которая может помочь в борьбе с другими заболеваниями, включая COVID-19. Клинические испытания по изучению роли пероральной полиомиелитной вакцины (ОПВ) в борьбе с вирусом SARS-CoV-2 будут проводиться под руководством вирусолога Роберта Галло в Нью-Йорке и Балтиморе из Института вирусологии человека Медицинской школы Мэриленда.

О текущих задачах, разработке новых вакцин и коронавирусе

Биомолекула: Добрый день, Константин! Расскажите нам, что вы делаете прямо сейчас.

Константин Чумаков: Вот уже 2,5 месяца, как и все, работаю из дома. Большую часть времени я занят тем, на что раньше не было времени. Например, писать статьи, а также пытаться организовать клинические испытания вакцины против полиомиелита для предотвращения вспышки COVID-19. Мы работаем над этим с Робертом Галло, одним из первооткрывателей вируса иммунодефицита человека. Он был очень воодушевлен этой идеей. Пока все идет хорошо, но это очень сложная задача как в финансовом, так и в организационном плане.

Роберт Галло — американский вирусолог и специалист по инфекционным заболеваниям, директор Института вирусологии человека в Балтиморе. Вместе с французскими коллегами Люком Монтанье и Франсуазой Барре-Синусси, получившей Нобелевскую премию за открытие вируса иммунодефицита человека (ВИЧ), является его первооткрывателем. Подробнее о ВИЧ и синдроме полного иммунодефицита см. «Связанные одной лентой» 1 и «СПИД: как ВИЧ разрушает нашу иммунную систему» ​​[2]. — Эд.

Живая полиовакцина против коронавируса

Пока вакцины против коронавирусной (SARS-CoV-2) инфекции только разрабатываются (о вакцинах-кандидатах против COVID-19 см статью Coronavirus Vaccines: Perspectives [3]), исследователи рассматривают возможность использования других вакцин для борьбы с новым вирусом. На первый взгляд это может показаться странным, ведь старые вакцины предназначались для защиты от других болезней. Однако давно известно, что живые вакцинные бактерии или вирусы способны индуцировать неспецифический врожденный иммунитет, помогающий организму справиться с любой угрожающей ему инфекцией.

В Нидерландах и Австралии уже начались исследования по изучению эффективности противотуберкулезной вакцины БЦЖ против COVID-19. Другим многообещающим оружием является живая пероральная вакцина против полиомиелита (ОПВ). Институт вирусологии человека в Балтиморе и Глобальная вирусологическая сеть, соучредителем которой является Роберт Галло, надеются вскоре начать исследования (видео 1). Они покажут, может ли ОПВ помочь ограничить пандемию до тех пор, пока не будут внедрены конкретные вакцины.

Видео 1. Роберт Галло рассказывает о том, как оральная вакцина против полиомиелита может помочь в борьбе с вирусом SARS-CoV-2

Отметим, что пока способность живых вакцин защищать от коронавируса является лишь предположением. У исследователей слишком мало данных, чтобы делать какие-либо выводы. Например, недавние исследования, проведенные в Израиле, показали, что вакцина БЦЖ не влияет на заболеваемость COVID-19 через 40 лет после введения [4]. Однако временный защитный эффект вакцины может быть хорошим.

Традиционные проекты, которыми занимается моя лаборатория на протяжении многих лет, связаны с оценкой новых вакцин, в том числе против полиомиелита. Это работа, необходимая для завершения программы ликвидации полиомиелита, которую ВОЗ осуществляет уже более 30 лет. Для этого нужны новые эффективные вакцины, чем я занимаюсь.

«БМ»: Глобальная задача…

КЧ: На самом деле, это достаточно рутинные вещи, может быть, не всегда интересные с научной точки зрения, хотя мы затрагиваем и принципиальные вопросы. Но в основном это практическая вирусология.

БМ: Оглядываясь на последние несколько месяцев, видите ли вы, что человечеству стало легче бороться с новыми вирусами? Сейчас у многих сложилось впечатление, что, несмотря на существующие научные достижения, многие проблемы в борьбе с инфекциями остались прежними. И решают так же. Карантин всегда был борьбой с эпидемиями.

КЧ: Да, конечно, карантинные меры эффективнее. Это было продемонстрировано в случае с SARS-1 (тяжелый острый респираторный синдром), MERS (ближневосточный респираторный синдром) и лихорадкой Эбола. Карантин — это первое, что нужно сделать, как только возникла проблема. Вы сразу вводите меры, препятствующие распространению вируса, и вирус останавливается. В данном случае этого сделать не удалось по разным причинам, в том числе и из-за специфики самого вируса, который оказался гораздо более адаптированным к человеческой популяции, чем другие. Политика ВОЗ также сыграла свою роль.

БМ: Значит, это вина бюрократов, а не ученых?

КК: Абсолютно. Если бы решения принимались учеными, все было бы иначе. Помните, в январе говорили, что маски носить не нужно, что маски не помогают. А потом вдруг оказалось, что ношение масок обязательно. Почему? Потому что не хватало врачей. И было решено донести до населения, что они не нужны. Это неправильно. Нельзя искажать факты, подгонять свои утверждения под ситуацию. Если вы ученый, вы обязаны говорить правду.

«БМ»: Если отрезать политику, ввели бы тот же карантин, но только раньше?

КК: Я думаю, все могло бы быть по-другому. Ученые до сих пор расходятся во мнениях по этому поводу. Например, в Швеции до сих пор настаивают на том, что карантин не нужен .

На днях главный эпидемиолог Швеции Андерс Тегнелл признал, что меры, принятые в стране для сдерживания эпидемии COVID-19, недостаточны. Но шведская стратегия страны по борьбе с коронавирусом, по его словам, остается верной. — Эд.

Истина, как это часто бывает, где-то посередине. Трудно отрицать, что карантин помогает, ведь у каждого вируса есть способность к распространению, измеряемая так называемым репродуктивным числом. Каждый больной заражает определенное количество других людей. Например, SARS-CoV-2 имеет число репродукции от 2 до 3. Если ограничить контакты между людьми, соотношение уменьшится. А если больной находится, например, в кинотеатре, он может заразить одновременно несколько сотен человек. Ограничьте большие собрания людей, и это поможет. Здесь нет вопросов. Другое дело, можно ли оценить, что это работает всегда. Конечно нет. Карантинные меры рано или поздно придется отменить. Человечество не может жить, когда все дома, даже если сейчас экономика устроена таким образом, что значительная часть населения потенциально может продуктивно работать в условиях самоизоляции. Я здесь уже 2,5 месяца и работаю больше, чем раньше. Но есть люди, которые не могут не ходить на работу, поэтому одного карантина здесь недостаточно.

БМ: Каким вы видите будущее вирусологии? Что необходимо сделать для эффективной борьбы с пандемиями помимо карантина?

КЧ: Еще 20 лет назад было широко распространено мнение, что невозможно создать лекарство от вирусных заболеваний. Это было опровергнуто в последние 10-15 лет. За это время мы стали лучше понимать, как живут и размножаются вирусы, открыли новые биохимические пути и технологии изготовления лекарств. У нас есть библиотеки, содержащие миллионы соединений, которые роботы могут тестировать на противовирусную эффективность. Все это привело к созданию многих эффективных и безопасных лекарственных средств.

Один из самых ярких примеров — препарат против гепатита С, который до этого считался неизлечимой болезнью, часто приводившей к раку печени. До сих пор никому не удалось создать вакцину против гепатита С. И вдруг в наших руках оказался коктейль из лекарств, который за несколько недель применения вылечивает 99% всех больных. Это фантастически. У нас нет оснований полагать, что это невозможно сделать для других вирусов, особенно для коронавируса. В настоящее время проводится много соответствующих исследований, и я уверен, что некоторые лекарства будут найдены.

Подробнее о гепатите С и методах его лечения вы можете узнать, прочитав статью «Гепатит С: решенная проблема?» [пять]. — Эд.

Вакцинология также сделала большой шаг вперед. РНК-вакцина, которую разработали в Национальных институтах здоровья и которую сейчас пытается протестировать и внедрить Moderna, была создана еще в январе, когда стали известны нуклеотидные последовательности вируса. В это же время была синтезирована генетическая конструкция, и вакцина была готова. Это один из примеров платформенной технологии: у вас есть вакцинная технология, которая не зависит от специфики конкретного вируса, ее можно применять ко многим различным вакцинам. Если вы знаете вирусный или бактериальный антиген, вы можете вставить его в конструкцию РНК, и он будет синтезирован.

Отдельный плюс такого подхода — пройти некоторые этапы создания новых вакцин. Токсичность РНК можно проверить один раз и больше никогда к ней не возвращаться. Таким образом, возможность изготовления вакцин из готовых блоков значительно упрощает дело. Вполне вероятно, что в будущем, когда возникнет угроза следующей пандемии, вакцины можно будет делать еще быстрее. Даже сейчас меня поражает, как быстро идет этот процесс. Еще недавно я не был бы столь оптимистичен, но теперь мы видим: прошло всего пару месяцев, как мир осознал всю серьезность угрозы эпидемии COVID-19, а результаты первых двух фаз уже есть клинических испытаний вакцины. Третий и последний этап начнется через несколько недель. К осени у нас уже могут быть результаты этих испытаний, а первые вакцины могут появиться на рынке менее чем через год после появления вируса. Но этот год надо прожить, и тут нам на помощь приходят карантинные меры.

Подробнее о вирусе SARS-CoV-2, пандемии COVID-19 и борьбе с ней можно прочитать в статьях: «Хроника распространения SARS-CoV-2» [6], «Как лечить COVID-19». 19?» [7], «Вакцины против коронавируса: перспективы» [3], «Компьютерные технологии против коронавируса: первые результаты» [8]. — Эд.

БМ: Как вы думаете, мы выйдем из пандемии к концу года или нет?

КЧ: Если будет новая волна, вряд ли она вызовет такую ​​панику. Даже первая волна была не очень страшной, а сейчас люди привыкли жить по-новому, устали от эпидемии и многому научились. Население адаптировалось и очень скептически относится к общению, люди ходят друг вокруг друга, встречаются на тропинке в лесу, расходятся в разные стороны, стараются не дышать друг на друга, носят маски. Конечно, вирусу очень трудно распространяться в такой популяции. Скорее всего, в ближайшее время карантинные меры будут смягчены, но заболеваемость не будет сведена к нулю. Невозможно полностью остановить вирус, не задушив экономику. Но зато у нас есть вакцины.

БМ: Я рад, что вы так оптимистично относитесь к вакцинам.

К.К.: Конечно, никто ничего не может гарантировать. Есть много подводных камней, на которые можно наткнуться. К счастью, многие из них уже преодолены. Предварительные данные показывают, что антителозависимого усиления инфекции не наблюдается, вакцины-кандидаты индуцируют выработку нейтрализующих антител, и иммунный ответ протекает соответствующим образом. Исследования на животных показали, что вакцина защищает от смертельной инфекции. Теперь есть все основания полагать, что он будет эффективен и у человека. Посмотрим. Пока все идет по плану.

«БМ»: Мои знакомые ученые разделились во мнении о влиянии новой пандемии на восприятие науки в обществе. Одни считают, что после того, как эта пандемия будет взята под контроль, люди начнут серьезнее относиться к науке, помогать, в том числе и материально. Другие, наоборот, предполагают, что доверие к научному миру резко снизится из-за увеличения количества противоречивой информации, передаваемой из внешне авторитетных источников. Что Вы думаете об этом?

CC: Да, вы правильно описали проблему. Конечно, я надеюсь, что научное сообщество покажет себя с лучшей стороны, и большинство людей почувствуют благодарность за их работу, за новую вакцину. Но это не может быть гарантировано. Как говорится, ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Даже сейчас, когда вакцины еще нет, раздаются антипрививочные голоса, обвиняющие Билла Гейтса в создании какой-то вакцины для чипирования .

Билл Гейтс — один из основателей Microsoft. В 2000 году вместе с женой Мелиндой Гейтс создал крупнейший благотворительный фонд в США (и второй по величине в мире), спонсирующий, в том числе, разработку и внедрение новых вакцин. В январе 2020 года Фонд Билла и Мелинды Гейтс объявил о пожертвовании в размере 10 миллионов долларов на борьбу с COVID-19. В феврале пожертвование выросло до 100 миллионов долларов. — Эд.

Происходящее мало чем отличается от средневековой охоты на ведьм. Наши технологии значительно продвинулись вперед, но общественное сознание, к сожалению, подчиняется своим законам, и трудно предугадать реакцию общества на то или иное действие.

Однако я уверен, что если ученые будут вести себя так, как ВОЗ в начале эпидемии, это не укрепит доверие к науке в целом. Мы должны быть очень осторожными и чувствовать свою ответственность – общество наблюдает за нами и оценивает каждое наше действие. К сожалению, я вижу много ученых, которые этого не понимают и высказывают голословные мнения. Я говорю о теории искусственного происхождения вируса SARS-CoV-2. Безрассудно торговать своим научным авторитетом ради поддержки этой сенсации. Мы все сейчас находимся на карантине и получаем информацию из телевизора и интернета. Мы знаем очень мало. В море неподтвержденной информации, которое нас окружает, ориентироваться очень сложно. Выяснилось, что невозможно оценить достоверность информации, исходя из авторитета того, кто ее произносит. Если нобелевский лауреат что-то сказал, то это не абсолютная правда. К сожалению, идиотов среди нобелевских лауреатов ровно столько же, сколько среди широкой публики. Если вы думаете, что ученые чем-то отличаются от других людей, то это не так. Они специализируются в одной области и знают ее очень хорошо, но в других вопросах могут быть совершенно невежественны. Поэтому всегда следует относиться к голословным заявлениям с большой долей скептицизма.

О стратегии ликвидации полиомиелита и неспецифических эффектах живых вакцин

БМ: Вы говорили о неспецифических эффектах живых вакцин. Расскажите нам об этом подробнее.

К.К.: Неспецифические эффекты, то есть способность стимулировать иммунный ответ против других патогенов, присутствуют у всех живых вакцин. БЦЖ (вакцина против туберкулеза) известна тем, что это старая вакцина, ее неспецифические эффекты были обнаружены почти 100 лет назад. Более того, БЦЖ уже давно используется и применяется не только для профилактики туберкулеза, против которого она малоэффективна, но и для активации врожденного иммунитета при лечении рака. За последние 10 лет этому подходу посвящено много работ.

Неспецифические эффекты живой вакцины против полиомиелита также были обнаружены не вчера, а 60 лет назад. Его с успехом использовали в Советском Союзе, в основном в работах моей мамы, потом все это было забыто .

Марина Константиновна Ворошилова занималась изучением неспецифического действия живой вакцины против полиомиелита. Она показала, что вакцинация ОПВ снижает заболеваемость гриппом у детей [9]. В знак признания вклада Марины Ворошиловой в науку Государственный комитет по изобретениям и открытиям при Государственном комитете по науке и технологиям СССР выдал ей свидетельство об открытии полезных для человека вирусов. — Эд.

В последнее время такие исследования вновь стали проводиться. Например, датский антрополог Питер Эби и его соавтор Кристина Бен после изучения эффективности вакцины против кори обнаружили, что она снижает общую заболеваемость и смертность [10]. Причем этот эффект намного выше, чем можно было ожидать в связи со снижением заболеваемости корью. Они также начали работать с живой вакциной против полиомиелита, и ее неспецифический эффект также был высоким, учитывая, что полиомиелита в Дании нет [11]. В то же время инактивированная вакцина против полиомиелита, что логично, не давала никакого защитного действия.

В общем, мы понимаем, почему так происходит. Любой вирус, попадая в организм, вызывает активацию врожденного иммунитета. В целом результат тот же – организм становится более устойчивым к болезням в целом. Потому что пока организм не разобрался, кто в него вторгся и как вырабатывать специфические антитела, тренировать свои Т-клетки, ему приходится как-то прикрываться в первое время. И делается это, например, за счет индукции интерферона, который распространяется по всему организму и запускает ряд реакций, позволяющих бороться с вирусами и бактериями. Оглядываясь назад, это кажется очевидным, но долгое время вакцины рассматривались как способ тренировки только адаптивного, а не врожденного иммунитета. Теперь у нас есть уникальная возможность взглянуть на вакцины с другой точки зрения. Необходимо учитывать вызываемый ими неспецифический защитный эффект.

БМ: А как насчет стратегии ликвидации полиомиелита, согласно которой необходимо отойти от живых вакцин и использовать только инактивированные?

КК: Да, действительно. Когда ВОЗ приступила к ликвидации полиомиелита, ожидалось, что это займет 12 лет. К 2000 году мы должны были забыть об этой заразе. Но, к сожалению, прошло более 30 лет, а этого до сих пор не сделано. В то же время ВОЗ считает, что после ликвидации полиомиелита вакцинация против него должна быть прекращена. Это, с моей точки зрения, в корне неверно и тоже может привести к плачевным последствиям. За последние 30-40 лет количество ОПВ, которое использовалось во всем мире, огромно. Существуют миллиарды доз. Дети, и не только дети, за свою жизнь много раз заражались этим безобидным вирусом. В Индии, например, каждый ребенок был вакцинирован ОПВ до 50 раз. Трудно представить, сколько людей она спасла. По некоторым оценкам, отказ от живой вакцины против полиомиелита привел бы к ежегодной гибели 340 000 детей просто потому, что они были лишены неспецифической защиты, которую им обеспечивала ОПВ. ВОЗ не хочет об этом слышать, они продолжают говорить о 10-15 случаях паралича, вызванного этой вакциной.

Важность испытаний, в которых рассматриваются все положительные эффекты ОПВ, заключается в том, чтобы показать, насколько безответственной и научно неподкрепленной является текущая стратегия общественного здравоохранения в отношении этой вакцины. Признание таких исследований было бы значительным шагом вперед и могло бы спасти бесчисленное количество жизней.

БМ: Но многие страны, включая США, уже отказались от ОПВ.

КК: Да, конечно, и по той же причине вакциноассоциированный полиомиелит, заболеваемость которым составляет примерно один случай на миллион первичной ОПВ. Здесь важно помнить, что риск этого осложнения намного ниже, если вакцина используется правильно, после того, как ранее была проведена иммунизация инактивированной вакциной. Во многих странах так делают, и это дает лучший иммунитет. Первые две иммунизации инактивированной вакциной обеспечивают защиту от паралича, после чего вводят живую вакцину. В результате человек становится полностью защищенным как от полиомиелита, так и от других заболеваний.

Еще один способ не потерять этот полезный эффект — создать новую улучшенную вакцину. Около 10 лет назад Билл Гейтс лично финансировал разработку новой вакцины против полиомиелита. Были созданы штаммы, модифицированные таким образом, чтобы они не могли восстановить вирулентность и стать опасными для человека. Я также участвую в этом проекте, который предусматривает тестирование вакцины на генетическую стабильность. Препарат уже проходит клинические испытания, и по всем предварительным данным вакцина на самом деле более стабильна и может стать идеальным средством для борьбы с полиомиелитом, обладая всеми преимуществами ОПВ и не имея ее недостатков. Посмотрим, как будет развиваться наша работа. Но, к сожалению, стратегия ВОЗ пока не изменилась.

БМ: Я знаю более стабильные вакцины-кандидаты, которые защищают от полиовируса серотипа 2. Или существует вакцина против всех трех серотипов?

КК: Да, вакцина серотипа 2 проходит клинические испытания, а вакцины серотипа 1 и 3 в настоящее время находятся в лабораторных условиях. Это долгий процесс, особенно при ограниченных средствах. Вы должны создать штаммы семян, а затем протестировать их. Такая техническая работа обычно занимает несколько лет, но штаммы-кандидаты уже отобраны и по результатам лабораторных испытаний являются достаточно перспективными. Я верю, что скоро у нас в руках будут все три штамма, и на их основе можно будет сделать трехвалентную вакцину.

Б.М.: А вот будет ли ВОЗ рекомендовать его к применению — большой вопрос.

КК: Да, может быть, и нет. Но если есть возможность перейти на него, то почему бы и нет? В конце концов, ВОЗ — это просто группа людей, которые приходят и уходят. Теперь они не могут позволить себе испортить свой имидж, резко изменив политику, которой они придерживались 30 лет. Если они сейчас объявят, что их стратегия провалилась, это отпугнет финансовых доноров. Не будем забывать, что программа ликвидации полиомиелита съедает довольно много денег. Речь идет о нескольких миллиардах долларов в год. Это значительные средства, и если они будут потеряны, вся программа остановится. Но однажды это все равно произойдет, это неизбежно. В этом году в мире 100 или 200 случаев полиомиелита. Огромные средства тратятся на борьбу с болезнью, которой практически не существует. У многих это вызывает недоумение: «Что делать с ротавирусом, который убивает сотни тысяч детей? Почему нет подобных программ, направленных на борьбу с другими заболеваниями? Это искажение рано или поздно всплывет.

С моей точки зрения, программа ликвидации полиомиелита должна быть полностью перестроена, причем не только против полиомиелита, но и против всех болезней. Цель должна заключаться в создании всемирной системы доставки вакцин. Ведь ни Европе, ни Америке, ни Австралии, ни России ВОЗ не нужна. Эта организация была создана для помощи бедным странам, которые не могут помочь себе сами. И именно над этим нужно работать. Сейчас искоренение полиомиелита выглядит делом принципа — закончить начатое. Мне кажется, пора подвести промежуточные итоги этой программы и сказать: «Мы меняем направление. За 30 лет мир изменился, стал другим». Мы не можем продолжать делать то же самое и ожидать другого результата.

О родителях и работе над первой живой полиомиелитной вакциной

БМ: Каково это — расти в семье, где оба родителя — опытные и успешные вирусологи? Знали ли вы в детстве, насколько важно то, что они делают? Было ли это чувство гордости?

КК: Конечно нет. Родители есть родители, вы воспринимаете их такими, какие они есть. Кажется, у всех такие родители. Я никогда не считал это чем-то особенным и осознал их важность и масштаб после того, как они исчезли. Только через некоторое время я понял, насколько важным и даже критическим было то, что они сделали. Достаточно широко известна роль моего отца, Михаила Петровича Чумакова, в разработке живой вакцины против полиомиелита, на эту тему снято несколько фильмов. Как сам Альберт Сабин, так и историки науки отмечали, что без его вклада живая вакцина против полиомиелита никогда бы не была внедрена и о ликвидации полиомиелита сейчас не могло бы идти речи (рис. 2).

Рисунок 2а. Дружба Альберта Сабина и Михаила Чумакова подарила человечеству живую вакцину против полиомиелита. Сабин показывает Чумакову и его сотрудникам, как правильно заразить обезьяну.

Рисунок 2б. Альберт Сабин, Михаил Чумаков, Марина Ворошилова и Константин Чумаков в Химках перед прогулкой по Москве-реке, 1960 год

Михаил Чумаков и вакцина Сэйбина

Михаил Петрович Чумаков вместе с женой Мариной Константиновной Ворошиловой (рис. 3) и Анатолием Смородинцевым внесли большой вклад во внедрение живой вакцины против полиомиелита Альберта Сабина. Он поддерживал дружеские отношения с американским ученым и в 1959 году добился широких клинических испытаний вакцины в Советском Союзе. Под руководством М. П. Чумакова Институт полиомиелита и вирусных энцефалитов в СССР превратился в настоящий мировой центр компетенций в области профилактики полиомиелита. Сегодня институт носит его имя.

Рис. 3. Михаил Чумаков и Марина Ворошилова с сыновьями: Петром, Константином и Ильей, 1958 г. Все четверо сыновей М. П. Чумакова и М. К. Ворошиловой (четвертый сын — Алексей) впоследствии стали учеными.

«Полиомиелит: проблема вернулась»

Но это не единственная его победа. Перед началом работ по полиомиелиту в 1937 году Михаил Чумаков вместе со Львом Зильбером участвовал в экспедиции на Дальний Восток, целью которой было изучение неизвестной тогда инфекции вируса клещевого энцефалита. Там он оказался среди больных и почти потерял слух, а его правая рука осталась парализованной на всю оставшуюся жизнь. Несмотря на это, исследователь продолжал работать. Чумаков открыл и исследовал вирусы омской, кемеровской, крымской геморрагических лихорадок и других инфекций. После разработки оральной вакцины против полиомиелита он работал над созданием живых вакцин против кори, клещевого энцефалита и гриппа. Однако в первую очередь Чумакова помнят за его достижения в искоренении полиомиелита. Советская вакцина против полиомиелита позволила переломить ход эпидемии, обернувшейся настоящей катастрофой. При внедрении вакцины Михаил Чумаков предложил выпускать ее в виде драже для лучшей доставки препарата в кишечник. Конфеты против полиомиелита выпускались на Кондитерской фабрике «Марат» до конца 60-х годов ХХ века.

Не менее важной была роль моей мамы, Марины Константиновны Ворошиловой. Родители образовали достаточно органичный тандем, где отец был активным и волевым метеорологом, а мать – интеллектуальным лидером. Самые интересные мысли и самые интересные идеи, я думаю, были порождены ею. В частности, идея неспецифического защитного действия живых вакцин, опередившая свое время на 50 лет.

БМ: Говорили ли вы с братьями об исследованиях дома? Об инфекциях и способах заражения? О важности вакцинации? Мне кажется, такого домашнего образования сейчас многим не хватает.

КК: Нет, в детстве я не так часто видел своих родителей. Они работали, нас воспитывала бабушка, и мир был полон других людей. Когда мы увидели маму, это было, конечно, очень приятно. Папу мы видели гораздо реже, примерно раз в неделю, потому что он жил в подмосковном полиомиелитном институте. В общем, он мало участвовал в нашем воспитании.

«БМ»: Вы думали о том, чтобы связать свою жизнь с чем-то кардинально другим? Не в науку? Или единственно правильно было пойти по стопам родителей?

КЧ: Я не мечтал быть ученым, я был обычным ребенком, троечником. Я никогда особо не думал о том, чем буду заниматься в будущем. Многие мальчики в юном возрасте полные идиоты, и я был одним из них. Только в 9-м или 10-м классе школы я понял, что если не попаду в вуз, меня возьмут в армию. Паника от этой мысли заставила меня подъехать в школу и исправить оценки.

Я никогда не был склонен к научной деятельности, мне всегда больше нравилась математика. Я думаю, что стал бы математиком, если бы не вмешался случай. В Советском Союзе было принято рабочее образование, и в школе один день в неделю посвящался профессиональному обучению. Мальчики в школе, где я учился, ходили в моторный парк изучать устройство автомобиля и помогать механикам, а девочки шили или готовили.

Это обучение быстро отвратило меня от автомеханики. Если на машине проехать было интересно, то когда в январе, после праздников, мы были вынуждены раз в неделю ходить в фотокабинку, все стало намного хуже. Было холодно, воняло бензином, кругом ругались слесари. Для нежного молодого человека все это было очень неприятно. И тогда моя мама договорилась с директором школы, что она должна организовать для меня и моего брата (Петра Чумакова) отдельную практику на кафедре полиомиелита. Так в 15 лет мы стали ходить в институт раз в неделю и прошли все лаборатории, изучали гистологию, электронную микроскопию, биохимию и иммунологию. Это было прекрасно. Потом я понял, что это совсем другой мир.

Петр Чумаков — доктор биологических наук, профессор, заведующий лабораторией клеточной пролиферации Отделения молекулярной биологии имени АИВА Энгельгардта РАН. Он внес большой вклад в открытие и изучение белка р53, вызывающего апоптоз — запрограммированное самоуничтожение клетки. — Эд.

Примерно в то же время я прочитал книгу, посвященную квантовой механике, химии, теории химической связи, неорганической химии, биохимии, биологии и молекулярной биологии. Все эти вещи меня удивили. Для меня было открытием, что ДНК существует, я никогда об этом не задумывался. Тогда я решил, что, наверное, стану химиком. С моим математическим складом ума этот аспект мне нравился больше всего. Я ненавидел лягушек и растения, и у меня всегда было большое отвращение к биологии. До сих пор у меня нет с ней связи.

Позже мой брат Петр, который был старше меня на год, но мы учились в школе в одно время, решил поступать на биологический факультет. Мы вместе поехали на дачу, и он предложил по дороге заехать на биологический факультет, чтобы сдать документы. Мои документы тоже были со мной, и я подала ему документы просто по наитию. Бывало, что я делал, а он нет. А я оказался биологом, а он пошел в медицинский институт.

БМ: В вашей семье говорили о репрессиях 1930-х годов? О медицинском случае? Ведь Михаила Чумакова исключили из партии.

КК: Конечно. В нашей семье много пострадавших. Мой дед, Константин Константинович Ворошилов, был меньшевиком. Когда Крым был у белых, он был там председателем Совета меньшевиков и довольно видным борцом с большевиками. Когда большевики оккупировали Крым, он спрятался в Казани, потому что сам оттуда. Его отец, Константин Васильевич Ворошилов, был ректором Казанского университета и известным физиологом.

Интересно, что мой дедушка скрывался в Казани под своим именем. Тогда не было ни баз данных, ни интернета. К сожалению, он умер довольно рано. Второго мужа моей бабушки, Андрея Ивановича Савватеева, просто арестовали. Он был директором пастеровской станции в Москве, специалистом по бешенству и до несчастного случая в начале 1930-х годов ездил в Париж в Пастеровский институт, после чего был арестован. Некоторое время провел в ссылке в Суздале, но к концу 1930-х годов был освобожден и вернулся в Москву. Но в 1941 году его снова арестовали за то, что якобы он задержался во время эвакуации, то есть хотел сдаться немцам. Больше его никто не видел, он умер в лагере. Естественно, семья знала об этом. Андрей Иванович был маминым отчимом, и она всегда очень тепло отзывалась о нем. Он был тем, кто научил ее науке.

Два брата моей бабушки оказались в эмиграции, служили в Белой армии, потом жили во Франции. Это было известно, конечно, но об этом шептались, мы только слышали это между строк разговоров между моей бабушкой и ее сестрами и братьями. Родители старались хранить молчание, что было вполне естественно в их положении.

Мой отец тоже чуть не пострадал от угнетения. После перенесенного в 1937 г клещевого энцефалита стал инвалидом: не работала правая рука и практически отсутствовал слух. Возможно, ореол героизма, сопровождавший эту аварию, помог ему выжить в 40-е годы. Работал довольно успешно, в юном возрасте стал директором Ивановского института вирусологии. Но когда в 1951 году испортился вопрос с врачами, его вызвали в соответствующие инстанции и попросили уволить из института всех евреев. Он отказался это сделать, поэтому его самого уволили и исключили из партии. Это было в 1952 году. Когда я родился, мой отец сидел на чемоданах. Увольнение и исключение из партии были первыми шагами к аресту. Но, к счастью, Сталин умер, дело врачей развалилось, и его не тронули.

Несколько лет он продолжал работать, но уже на кафедре неврологии. В 1955 г., когда было принято решение о начале борьбы с полиомиелитом, его вызвали в ЦК и велели создать институт полиомиелита и отправиться в Америку для изучения состояния проблемы. Отец возражал, говоря, что не может этого сделать, так как ему отказывают в доверии. Потом его восстановили в партии и даже разрешили поехать в США с мамой и профессором Анатолием Смородинцевым из Ленинграда. Поскольку у моих родителей в Москве было трое маленьких детей, думаю, власти были уверены, что они вернутся на родину. Но офицер КГБ все еще был с ними.

О международной науке и важности научной коммуникации

БМ: Что ваши родители говорили вам о поездке в США? Какой они увидели эту страну и ее ученых? Было ли чему удивиться и чему поучиться у зарубежных коллег?

KC: О да, оглядываясь назад, это было уникальное событие. Во-первых, в то время мало кто ездил в Соединенные Штаты, и освобождение мужа и жены было делом нетривиальным. У отца было мало времени, и мы не говорили с ним об этом, а маму очень впечатлили ее поездки в Америку, и каждый раз, когда она приезжала, она рассказывала нам о стране, показывала нам журналы и газеты. Она даже пыталась привить нам американский образ жизни в дремучее советское время, говоря: «Но в Америке делают то-то и то-то!»

«БМ»: В США сегодня вспоминают о дружбе между США и СССР, которая оказалась столь полезной в борьбе с полиомиелитом?

KC: Конечно, те, кто знает, помнят. Когда я приехал в Америку, люди, которые были друзьями моего отца, встретили меня очень тепло, и я почувствовал, как хорошо они к нему относятся (рис. 4). Это было так трогательно.

Рис. 4. Альберт Сабин и Константин Чумаков с женами Элоизой и Екатериной в доме Сабинов в Вашингтоне

Но прошло 30 лет, и большинство этих людей уже уехали. Вообще в Америке никому нет дела до России, американцам не интересно, что происходит за пределами США, они закрыты для себя. Страна достаточно большая, своих проблем хватает.

БМ: Как вы думаете, насколько связаны между собой современное научное и медицинское международное сообщество?

КЧ: Попытки собрать, как мне кажется, ученым не нужны. Наука не знает границ. Если кто-то занимается чем-то интересным в другой стране, с ним очень легко связаться и начать совместную работу. Вы просто пишете письмо. Конечно, совместные исследования не всегда просты, если речь идет о передаче материала, например, штаммов микроорганизмов, но на интеллектуальном уровне, мне кажется, проблем нет.

Около 10 лет назад мой коллега Роберт Галло и его друзья-ученые из Германии и Ирландии организовали Глобальную вирусологическую сеть. Это неформальная сеть исследователей, работающих в области медицинской вирусологии, которая сегодня объединяет около 50 лабораторий или институтов со всего мира. Такая инициатива позволяет очень динамично организовывать рабочие группы для решения конкретной проблемы. В частности, уже существует группа, работающая по коронавирусу, члены которой раз в две недели устраивают онлайн-конференции, где обмениваются новой, еще не опубликованной информацией. Здесь есть некоторые коллаборации. И что очень важно, эта коммуникация минует все государственные и политические органы. Исследователи взаимодействуют с исследователями, и это наиболее эффективный способ работы.

«БМ»: В России Минобразования ужесточило правила взаимодействия российских ученых с иностранцами и международными организациями в 2019 году. Вы, должно быть, слышали об этом.

В феврале 2020 года глава Минобразования Валерий Фальков сообщил, что министерство отменило приказ, регулирующий отношения между российскими учеными и зарубежными коллегами. — Эд.

КЧ: Очень грустно, российское научное сообщество сейчас не в лучшем состоянии. Это связано не только с финансированием: сами масштабы российских исследований пока не позволяют ими гордиться, а осложнение контактов с зарубежными коллегами только усугубит ситуацию. Не буду лезть в политику, но поскольку наука не существует в вакууме, то я бы сказал, что направление, выбранное в стране, неверно. В 21 веке невозможно организовать общество полицейскими мерами, невозможно управлять большой страной по вертикали. Это устаревшая модель, все решения должны приниматься распределенно. Общество должно участвовать в выработке оптимальных решений, а вертикаль предполагает, что чем выше начальник, тем он умнее. В реальном мире часто бывает наоборот: лучшие решения принимаются локально. То, что в нашей стране это не поощряется и даже подавляется, лишает страну перспектив развития. Это не вопрос личности, сама концепция устройства общества, давно принятая в России, архаична и не позволит науке работать эффективно. В таких условиях она может только имитировать развитие, но реального прогресса не будет.

БМ: Константин Михайлович, большое спасибо, что нашли время!

Литература

1. Перевязан одной лентой;
2. СПИД: как ВИЧ разрушает нашу иммунную систему;
3. Вакцины против коронавируса: перспективы;
4. Ури Хамиэль, Эран Козер, Илан Янгстер. (2020). Частота SARS-CoV-2 у вакцинированных БЦЖ и невакцинированных молодых людей. ДЖАМА. 323, 2340;
5. Гепатит С: решенная проблема?;
6. Хроника распространения SARS-CoV-2;
7. Как вылечить COVID-19? (Спойлер: мы пока точно не знаем, но можем предположить);
8. Компьютерные технологии против коронавируса: первые результаты;
9. Чумаков М.П., ​​Ворошилова М.К., Бойко В.М и др. (1973). К результатам крупных контролируемых исследований эпидемиологической эффективности живых энтеровирусных вакцин для экстренной профилактики гриппа и вирусных ОРЗ. «Труды Института полиомиелита и вирусных энцефалитов АМН СССР». 2, 19–28;
10. Ву Ан До, Софи Биринг-Соренсен, Ане Берент Фискер, Карлито Бале, Стин Мёллер Расмуссен и др. (2017). Влияние ранней дозы коревой вакцины на заболеваемость в возрасте от 18 недель до 9 месяцев: рандомизированное контролируемое исследование в Гвинее-Бисау. J заразить дис джив512;
11. Питер Оби, Кристин С. Бенн. (2020). Прекращение введения живых вакцин после ликвидации болезни может увеличить смертность вакцина. 38:10-14.

[Источник]